12 великих трагедий - Страница 150

К оглавлению

150

Парень


Ну, ну!

Пер Гюнт


Мечта о книге
С застежками серебряными. Вам
За пуговицу отдал бы ее.

Парень


А ну их к черту, все мечты!

Пер Гюнт


Еще
Есть царство у меня. В толпу бросаю —
Лови, кто попроворней!

Парень


А оно
С короной?

Пер Гюнт


Из соломы первосортной;
Тому и будет впору, кто наденет.
А вот еще: яйцо-болтун, седины
Безумного и борода пророка!
Получит даром все, кто столб с указкой —
Где настоящий путь – покажет мне!

Ленсман (только что подошедший к толпе)


Сдается мне, приятель, твой-то путь
Прямехонько в арестный дом.

Пер Гюнт (снимая шапку)


Возможно.
Но не могу ль от вас узнать я – кто был
Пер Гюнт?

Ленсман


Э, вздор…

Пер Гюнт


Ну, будьте ж так любезны!
Покорнейше прошу!

Ленсман


Да говорят,
Что это был пренаглый сочинитель…

Пер Гюнт


Как сочинитель?

Ленсман


Все, что лишь случалось
Великого, прекрасного на свете,
Сплетал он вместе, – будто бы все это
Случилось с ним… Но извини, приятель,
Мне недосуг.

(Уходит.)

Пер Гюнт


А где же он теперь?

Пожилой человек


В чужие страны за море уехал;
И там ему не повезло, понятно
Теперь давным-давно повешен он.

Пер Гюнт


Повешен? Вот как! Впрочем, так и знал я,
Пер Гюнт покойный до конца остался
«Самим собой».

(Раскланивается.)


Спасибо и прощайте!

(Делает несколько шагов и опять останавливается.)


А не хотите ль, девицы-красотки,
И вы, ребята, чтобы расквитаться,
Историйку я расскажу вам?

Многие


Разве
Ты знаешь?

Пер Гюнт


Ну еще бы мне не знать!

(Подходит ближе, и лицо его принимает какое-то чужое выражение.)


Я в Сан-Франциско золото копал,
Кишмя-кишел фиглярами весь город.
Один на скрипке мог пилить ногами,
Другой плясать горазд был на коленках,
А третий сочинял стихи, когда
Ему иглой просверливали череп.
И вот туда однажды черт явился,
Чтоб показать свое искусство. Он
Как настоящий поросенок хрюкал.
Никто его не знал, но с виду был он
Пресимпатичный малый, так что полный
Взял сбор; театрик был набит битком
И с нетерпеньем ждали все начала.
На сцену вышел черт в плаще широком,
Закинув полы на плечи: Man mus sich
Drapieren, – как у немцев говорится.
А под плащом своим сумел он спрятать,
Тайком от всех, живого поросенка…
И представленье началось. В стихах
И в прозе фантазируя на тему
Житья-бытья свинячьего, щипал
Без всякой жалости черт поросенка,
И тот картину визгом дополнял;
Закончилось все верещаньем диким,
Как будто поросенка закололи.
Раскланялся искусник и ушел…
И вот специалисты, разбирая
Искусство, явленное чертом, стали
Критиковать и осуждать его.
Кто находил, что писк был как-то жидок,
Кто деланным предсмертный визг считал,
И все единогласно утверждали,
Что хрюканье утрированно вышло…
Так вот чего добился черт в награду;
И поделом, – зачем не рассчитал,
С какою публикой имеет дело!

(Кланяется и уходит.)


Толпа в недоумении молчит.

В лесу. Троицын вечер. Вдали на расчищенном месте избушка с прибитыми над дверью оленьими рогами.

Пер Гюнт ползает по земле, собирая дикий лук.


Пер Гюнт


Одна из стадий это. А какая
Ближайшая за нею будет? Все
Испробовать и лучшее избрать!
Я так и сделал: цезарем начав,
Я Навуходоносором кончаю.
Да, довелось-таки пройти мне всю
Библейскую историю. Пришлось
На старости прильнуть к груди родимой.
«Ты от земли взят», – сказано недаром…
И в жизни главное – наполнить брюхо.
Но луком наполнять какой же прок?
Пущусь на хитрость я, силков наставлю.
Вода тут есть в ручье, так не придется
От жажды изнывать, а что до пищи —
Приходится быть хищником средь хищных.
Когда ж приблизится мой смертный час, —
Когда-нибудь да это ведь случится, —
Я подползу под дерево и в кучу
Сухой листвы зароюсь, как медведь.
А на коре древесной начерчу я
Такую надпись: «Здесь лежит Пер Гюнт,
Честнейший малый и всех тварей царь».

(Посмеиваясь про себя.)


Ах, старая кукушка, прорицатель!
Не царь, а луковица ты! Постой-ка,
Возьму сейчас да облуплю тебя,
Мой милый Пер, как ни вертись, ни сетуй.

(Берет луковицу и отщипывает один мясистый листок за другим, приговаривая.)


Вот внешней оболочки лоскутки —
Крушенье потерпевший и на берег
Волнами выкинутый нищий Пер.
Вот оболочка пассажира, правда,
Тонка, жидка она, но от нее
Еще попахивает Пером Гюнтом.
Вот золотоискателя листочки;
В них соку нет уже – и был ли прежде?
Вот грубый слой с каемкою сухой —
Охотник за пушниной у залива
Гудсонова. Под ним – листочки вроде
Коронки… Прочь их, бросить, слов не тратя!
Вот археолога листок короткий,
Но толстый; вот пророка – пресный, сочный;
Так ложью от него разит, что слезы —
По поговорке старой – вышибает
Из глаз порядочного человека.
А эти вот листочки, что свернулись
Изнеженно-спесиво так – богач,
Который жил, как сыр катаясь в масле.
Листки под ними – с черною каемкой,
Больными смотрят и напоминают
Зараз о неграх и миссионерах.

(Отщипывает несколько листочков сразу.)


Да их не оберешься тут! Ну, что же?
Когда-нибудь покажется ядро?

(Общипывает все до конца.)

150